(1)Рота уже залегла перед броском. (2)Вокруг Альки посвистывало, звучно причмокивало, от деревни доносился треск, будто горели сухие дрова. (3)Ухнули мины. (4)Алька не успел добежать до залёгшей цепи: правую руку ударило, точно палкой, наотмашь, пальцы тотчас скрючились, одеревенели, рука жёстко согнулась в локте. (5)Алька выпустил автомат.
(6) «Наверное, кость раздробило...»
(7) Он попытался вытащить руку из рукава, но она не поддавалась. (8)Алька зажал её между колен, потянул — боли не было, но рука не двигалась. (9)Решив, что она держится на каком-нибудь случайно не перебитом сухожилии, Алька стал неторопливо снимать шинель. (10)Расстёгивать крючки одной рукой было неудобно, он пыхтел, вставал во весь рост; он не замечал свиста пуль и разрывов мин.
(11)Он был раненый, выбывший из игры!
(12)Наконец он сбросил шинель, закатал рукава гимнастёрки и нательной рубахи — чуть выше локтя сочилось сукровицей отверстие величиной с клюквину.
(13)Внезапно в памяти возник смех легкораненых, одновременно конфузливый и счастливый смех, и он засмеялся тоже, ругая свою поспешную решимость расстаться с рукой, и пошёл, покачивая её на весу, как младенца, будто жалея.
(14)Шёл он, не торопясь, ни о чём не думая, в умиротворении и гордости: он раненый — и может теперь на вполне законных основаниях не воевать!
(15)Миновал горящую «тридцатьчетвёрку», которая стояла чёрная, закопчённая и пустая, а вокруг пахло горелой резиной и раскалённым железом. (16)Башня, покрытая густым слоем сажи, валялась метрах в десяти: её сорвало взрывом и отбросило от танка. (17)И Степан упал где-то здесь...
(18)Степан, сжимая оружие в руках, согнувшись, лежал поодаль, у неглубокой прозрачной лужи, видимо, пытался ползти, причём не в сторону лазарета... (19)Стыд огнём ударил Альке в лицо! (20)Он оглянулся воровато и тут же осознал, что он открыт для пуль и осколков.
(21)Алька бросился на землю. (22)В лужу тут же шлёпнулась мина, продолговатая, небольшая мина с перистым грубым хвостом и блестящим ободком у головки.
(23)Алька смотрел на неё зачарованно, а мина висела в некоем остановившемся пространстве — времени.
(24) Неожиданно что-то грубо-живое разрушило это жуткое очарование — это Степановы руки дёрнулись, поползли из воды к голове, бороня пальцами мокрую землю.
(25) Алька встал на ноги, огляделся, и душа его вдруг вскипела, распахнув все его чувства и белому небу, и мокрой земле, разрываемой пулями, но особенно Степану, лежащему рядом...
(26) Оглянувшись, Алька вновь увидел свою роту, залёгшую перед новым броском шагах в пятидесяти от него, увидел и поднявшегося уже капитана Польского.
(27)Услышал, как он закричал: «Вперёд!»
— (28)Степан, потерпи, я сейчас... — сказал Алька Степану твёрдым уверенным голосом, левой рукой поднял пулемёт, уложил его ствол на правую, неподвижную и согнутую в локте, и побежал на фланг роты: там — теперь он их видел отчётливо — за соломенным плетнём залегли немцы.
(29) Алька бежал, не помня себя, не чувствуя боли, стрелял на бегу и кричал, кричал слова, которые кричат все солдаты во время атаки и которые почему-то так помогают в бою.
(30) Удар! (31)И как будто резинкой пропахали по волосам ото лба к темени...
(32)Очнулся Алька в госпитальной палате. (33)Над ним склонилась знакомая медсестра, взгляд её был упругим и ласковым, как поглаживание.
— (34)Степана доставили? (36)Сержанта Елёскина?..
(36)Медсестра ответила неторопливым кивком.
— (37)То-то, — назидательно и удовлетворённо прошептал Алька и попросил пить.
(По Р. П. Погодину*)
* Радий Петрович Погодин (1925-1993) — русский советский писатель, поэт и сценарист, художник. |