(1)Ольга Олеговна и директор Иван Игнатьевич шли по спящему городу. (2)Иван Игнатьевич говорил:
— Мы вот в общих проблемах путались, а я всё время думал о сыне. (3)Вы же знаете, он не попал в институт. (4)Готовился на химико-технологический, а срезался-то на русском языке — в сочинении насадил ошибок. (5)Пошёл в армию... (6)Но не армия меня испугала, а сам Алёшка. (7)Собирался стать химиком, никогда не мечтал о воинской службе, но спокойно, даже, скажу, с облегчением встретил решение, сложившееся само собою, помимо него. (8)Армия-то его устраивает потому только, что там не надо заботиться о себе: по команде подымают, по команде кормят, учат, укладывают спать. (9)Что это, Ольга Олеговна, — отсутствие воли, характера? (10)Не скажу, чтоб он был, право, совсем безвольным. (11)Он как-то взял приз по лыжам. (12)Не просто взял, а хотел взять, готовился с упорством. (13)Но вот что я замечал, Ольга Олеговна, он слишком часто употреблял слова «ребята сказали... все говорят... все так делают». (14)Так даже не легче жить! (15)Отнюдь! (16)Надо тянуться за другими, а сколько сил на это уходит. (17)Не легче, но гораздо проще. (18)Лёгкость и простота — вещи неравнозначные. (19)Проще существовать по руководящей команде, но право же, необязательно легче.
— (20)Как все — проще жить? — переспросила Ольга Олеговна.
— (21)Да ведь мы все понемногу этим грешим, — виновато проговорил Иван Игнатьевич. — (22)Кто из нас не подлаживается: как все, так и я.
— (23)А вам не пришло в голову, что люди из породы «как все, так и я» непременно примут враждебно новых Коперников и Галилеев потому только, что те утверждают не так, как все видят и думают?
— (24)Да, но к чему вы ведёте? (25)Никак не уловлю.
— (26)К тому, что мы поразительно слепы! (27)Целый вечер спорили — дым коромыслом. (28)И на что только не замахивались: обучение и увлечение, равнодушие и преступность, ремесленничество и техническая революция. (29)А одного не заметили...
— (30)Чего же?
— (31)На наших глазах сегодня родилась личность!
(32)Но, позвольте, все кругом личности — вы, я, первый встречный, если б такой появился сейчас на улице.
— (33)Все?.. (34)Но вы, Иван Игнатьевич, сами только что сказали: кто из нас не грешит — как все, так и я, под общую сурдинку.
(35)Смазанные и сглаженные личности — помилуйте! — не нелепость ли? (36)Личность всегда исключительна, нечто противоположное «как все».
— (37)Если вы о Студёнцевой, так она и прежде была исключительна, не отымешь.
— (38)Она отличалась от остальных только тем, что это «как все» удавалось ей лучше других. (39)И вдруг взрыв — не как все, себя выразила, не устрашилась! (40)Событие, граничащее с чудом, Иван Игнатьевич.
— (41)Ну уж и чудо. (42)3ачем преувеличивать?
— (43)Если и считать что-то чудом, то только рождение. (44)Ро-дилась на наших глазах новая, ни на кого не похожая человеческая личность. (45)Не заметили!
— (46)Как же не заметили, когда весь вечер её обсуждали.
— (47)3аметили лишь её упрёки в наш адрес, и ни слова изумления, ни радости.
— (48)Изумляться куда ни шло, ну а радоваться-то нам чему?
— (49)Нешаблонный, независимо мыслящий человек разве не отрадное явление, Иван Игнатьевич?
— (50)М-да... — произнёс Иван Игнатьевич, с сомнением ли, с осуждением или озадаченно.
Фрагмент взят из повести «Ночь после выпуска».
(По В. Ф. Тендрякову*)
*Владимир Фёдорович Тендряков (1923-1984) — советский писатель, автор остроконфликтных повестей о духовно-нравственных проблемах современной ему жизни. |