Дело художника – выразить своё ви́дение мира, и другой цели искусство не имеет. Но таков таинственный закон искусства, что ви́дение вовне выражается тем гармоничнее, чем оно само в себе своеобразнее и глубже. Здесь, в отличие от мира вещественного, внешняя прелесть есть безошибочный признак внутренней правды и силы. Пленительность искусства – та гладкая, блестящая, переливающаяся всеми цветами радуги ледяная кора, которою как бы остужает огненная лава художнической души, соприкасаясь с наружным воздухом, с явью. Ясно только одно: чем сильнее кипение, тем ярче и радужнее форма.
Эта внешняя пленительность искусства необыкновенно важна: она играет в духовном мире ту же роль, какую в растительном мире играет яркая окраска цветка, манящая насекомых, которым предназначено разносить цветочную пыльцу. Певучесть формы привлекает инстинктивное внимание людей. Ещё не зная, какая ценность скрыта в художественном создании, люди безотчётно влекутся к нему и воспринимают его ради его внешних чар. Но вместе с тем блестящая ледяная кора скрывает от них глубину, делает её недоступной; в этом – мудрая хитрость природы. Красота – приманка, но красота – и преграда. Прекрасная форма искусства всех манит явным соблазном, чтобы весь народ сбегался глядеть; и поистине красота никого не обманет. Но слабое внимание она поглощает целиком, для слабого взора она непрозрачна: он осуждён тешиться ею одной, – и разве это малая награда? Лишь взор напряжённый и острый проникает в неё и видит глубины тем глубже, чем <...> он острей.
(По М. О. Гершензону) |